Арлен Блюм
Доверенное лицо Козьмы Пруткова в эпоху его 200-летия

АРХИВ ЧУГУННОГО КОЗЬМЫ
Свежие новости быстро тухнут в куче таких же скороспелых.
Настоящую вечную сенсацию можно раскопать только лопатой археолога..
НОВОСТИ ВЕЧНОСТИ ЗА 2003 — 2009 ГОДЫ

«ИМЯ СЛАВНОЕ ПРУТКОВА,
ИМЯ ГРОМКОЕ КОЗЬМЫ!»

К 200-летию со дня рождения великого и незабвенного Козьмы

ПИСЬМО К РЕДАКТОРУ

«ИМЯ СЛАВНОЕ ПРУТКОВА, ИМЯ ГРОМКОЕ КОЗЬМЫ!»

«ИМЯ СЛАВНОЕ ПРУТКОВА, ИМЯ ГРОМКОЕ КОЗЬМЫ!»

«Если хочешь быть покоен, не принимай горя и неприятности на свой счет, но всегда относи их на казенный…»
Козьма Прутков жив! И даже прислал это письмо к нам в редакцию

ПИСЬМО К РЕДАКТОРУ

Досточтимый и любезнейший господин Редактор!

Напомню Вам мой собственный афоризм: «Человек ведет переписку со всем земным шаром, а через печать сносится даже с отдаленным потомством». Между тем 11 апреля сего года вряд ли будет замечено Вашей публикой, ниже учеными историками... И напрасно! Именно в этот день ровно 200 лет назад, в 1803 году, родился я, нареченный моими восприемниками, или «опекунами», как они сами себя называли, Козьмой. Более того, этим днем я неизменно помечал все свои произведения. Шалуны и ёрники, склонные не по летам к постоянным и не всегда уместным розыгрышам, создатели мои полагали, что мне более приличествовало бы родиться 1 апреля, но потом почему-то передумали…

Замечу, что мое имя, как сами они сообщают в «Биографических сведениях» обо мне, «…в действительности писалось не «Козьма», а «Косма», как знаменитых моих соименников: Косма и Дамиан, Косма Минин, Косма Медичи и немногих подобных».

Авторы проделки

Пора назвать имена авторов этой проделки, хотя ваш «самый лучший в мире читатель» и без того знает, конечно, что восприемниками моими, создавшими из меня якобы «литературную маску», были граф Алексей Константинович Толстой вместе с двумя его кузенами Алексеем Михайловичем и Владимиром Михайловичем Жемчужниковыми. В моем создании принимал иногда участие еще один брат — Александр, некоторую лепту в оперетту «Черепослов, сиречь Френолог» внес, между прочим, Петр Павлович Ершов, создатель знаменитого «Конька-Горбунка». Сам мой образ, как облыжно утверждали мои недоброжелатели, образ «самовлюбленного служаки», «доморощенного философа» и «графомана с претензией», возник из небытия постепенно. Он был соткан упомянутыми лицами из юношеских поэтических забав, домашних литературных шалостей, стихотворных буффонад, посланий и эпиграмм, которыми так любила развлекать себя и окружающих дворянская молодежь моей поры. Эх, молодость, молодость!

Один из советских литературоведов (что означает это сочетание, ей-богу, не знаю) даже договорился в «Литературной энциклопедии» (1931, т. 5, с. 375) до того, что я, дескать, обличал эпоху моего государя, незабвенного Николая Павловича, и мои произведения явились «орудием борьбы с бюрократической идеологией» и с «чистым искусством». Кто бы мог подумать? Ну да Бог ему судия!

«Не всякому даже гусарский мундир к лицу»

Через 20 лет после окончания моей земной юдоли трудами и тщанием Владимира Жемчужникова подготовлено было к печати и выпущено в 1884 году мое «Собрание сочинений», украшенное знаменитым моим портретом, а также бюстом. Сходство уловлено хорошо! Одобряю! Там же впервые опубликована была моя биография, весьма точная, надо сказать. Благодаря ей вам хорошо ведомы основные вехи моего жизненного пути, вы знаете, что в 1820 году я «…вступил в военную службу, только для мундира, и пробыл в этой службе всего два года с небольшим, в гусарах». В этом я точно следовал духу и букве моего же афоризма: «Если хочешь быть красивым - поступай в гусары». В ночь с 10 на 11 апреля (снова знакомое нам число) я увидел, однако, вещий сон, а именно голого бригадного генерала, от чего «…ощутил во всем теле сильный электрический удар, от которого проснулся весь в испарине… В то же утро, едва проснувшись, я решил оставить полк и подал в отставку; а когда вышла отставка, я тотчас же определился на службу по министерству финансов в Пробирную палатку, где и останусь навсегда!»

Напрасно думают некоторые, что покинул я полк свой по той причине, что (опять мой блистательный афоризм!) «не всякому даже гусарский мундир к лицу». Нет, он мне как раз очень шел, но таковы, господа, обстоятельства и руководившая мною звезда

Я остался верен своему слову, беспорочно прослужив в Пробирной палатке 40 лет и дослужившись до чина действительного статского советника, должности ее директора и кавалера ордена Св.Станислава I степени. Здесь же, в своем кабинете, я и скончался 13 января 1863 года от «внезапного нервного удара». «Но как бы ни были велики его служебные успехи и достоинства, — сообщают мои биографы, — они одни не доставили бы ему даже сотой доли славы, какую он приобрел литературною своею деятельностью». Тут я с ними не совсем согласен: чувствуется некоторое снисхождение к моей служебной деятельности, а мои заслуги на этой ниве не менее замечательны. Снова напомню исповедуемое мною правило «Только в государственной службе познаешь истину».

Но (тут они правы!) я действительно вошел в анналы русской изящной словесности, причем на правах самого доподлинного ее классика. Скажите на милость, можете ли вы назвать другого «несуществующего» писателя, все сочинения которого вот уже полтора века печатаются под якобы вымышленным именем? А статьи обо мне, неизменно помещаемые в энциклопедиях, в том числе такой достопочтенной, как Брокгауза и Эфрона, под моим именем? О чем это говорит? О том, что Вы имеете дело с чрезвычайно редким, если вообще не единственным, случаем в истории всей мировой литературы.

«Бди!»

Как и полагается каждому уважающему себя классику, я оставил вам поразительно разнообразное, если вообще не всеобъемлющее, литературное наследство. Начинал я как драматург, причем в 1851 году мне удалось даже поставить на императорской Александринской сцене водевиль «Фантазия». Цензор долго трудился над ней, заменяя грубые, режущие его чуткий слух слова и выражения. Так, он вычеркнул слово «глотка», заменив его «горлом», оставил вообще без фамилии и имени одно из действующих лиц — девицу Непорочную, вместо «кобенится» написал «церемонится» и т.п. Впрочем, я его не осуждаю… Такова государственная служба, тем более такая важная. Не зря я впоследствии дал наставление: «Бди!».

Писал я «Фантазию» вполне серьезно, хотя позднее сию пиесу стали считать смешной пародией на модные в мое время водевили. Увы, по вине господ актеров она вызвала неудовольствие самого государя, который уехал, не досмотрев пьесу до конца. Говорят, что он сказал на прощанье директору императорских театров Гедеонову: «Много я видел на своем веку глупостей, но такой еще никогда не видал». Такой поступок царя был (и правильно!) единодушно поддержан публикой: она стала свистеть и шикать. Пьеса провалилась: первое ее представление стало и последним.

«И устрица имеет врагов!»

Проявил я себя и в других жанрах. Мною написано множество стихотворений, которые, как считается, пародируют (хотя я сам писал их вполне серьезно!) главным образом стихи Владимира Бенедиктова, имевшие громкий успех у публики: после выхода первой его книги в 1835 году считали даже, что он «выше Пушкина», поскольку последний, как вполне серьезно писали его критики, «исписался». Замечу, что г-н Бенедиктов был в какой-то мере моим сослуживцем: мы оба состояли по министерству финансов, только он одновременно со мною зачислен был в Особенную канцелярию по секретной части, а я — в Пробирную палатку.

Известен я и как плодовитый баснописец, яркий публицист и глубокомысленный философ.

Весьма плодотворно проявил я себя на законодательной ниве: чего стоит только один лишь мой бессмертный «Проект закона о введении единомыслия в России»!

Занимался я и публикаторской работой, бережно сохранив для памяти благодарного потомства «Гисторические материалы Федота Кузьмича Пруткова (деда)» и поучительные «Военные афоризмы» моего любезного сына, Фаддея Козьмича Пруткова.

Вообще трудно назвать тот литературный жанр, в котором бы я не прославил «имя славное Пруткова, имя громкое Козьмы!».

Более же всего я нашел призвание в афористике, что и принесло мне вечную славу. Вот уже — опять-таки полтора века — только ленивый не цитирует мои афоризмы из цикла «Плоды раздумья», которые зря некоторые считают «лексиконом прописных истин». Думаю, что они сохранятся на века, поскольку ничуть не потеряли своей свежести, такие, например: «Козыряй!», «Зри в корень», «Усердие всё превозмогает!», «И устрица имеет врагов!», «Если хочешь быть покоен, не принимай горя и неприятности на свой счет, но всегда относи их на казенный» и т.д.

А такой мой завет, которому с успешностию следуют не только скотовладельцы, но и все, желающие, чтобы их приказания неукоснительно исполнялись, причем с любовью и радостью: «Щелкни кобылу в нос, она махнет хвостом».

Не узнаете ли вы своего времени?..

Многие мои сочинения, как и положено классике, превозмогли мое время и остались на века. Вот что сообщают, например, обо мне авторы «Биографических сведений»: «Вообще он (он — это я. — К. П.) был очень доволен своею службою. Только в период подготовления реформ прошлого царствования (речь идет о конце 50-х — начале 60-х годов XIX века, когда началась подготовка великих реформ Александра Освободителя. — К. П.) он как бы растерялся. Сначала ему казалось, что из-под него уходит почва, и он стал роптать, повсюду крича о рановременности реформ и о том, что он «враг всех так называемых вопросов!» — Однако потом, когда неизбежность реформ сделалась несомненною, он сам старался отличиться преобразовательными проектами и сильно негодовал, когда эти проекты его браковали, по их очевидной несостоятельности. Он объяснял это завистью, неуважением опыта и заслуг и стал впадать в уныние, даже приходил в отчаяние… Вскоре, однако, он успокоился, почувствовав вокруг себя прежнюю атмосферу, а под собою прежнюю почву. Он снова стал писать проекты, но уже стеснительного направления, и они принимались с одобрением. Это дало ему основание возвратиться к прежнему самодовольству и ожидать значительного повышения по службе...»

«Что-то слышится родное…», не правда ли? Не узнаете ли вы своего времени, начавшегося с «перестройки и гласности»? Между прочим, эти слова мне хорошо знакомы: они были в ходу и в мои времена. Не напоминают ли вам последние годы моей жизни «административную грацию» (это выражение Н. С. Лескова) некоторых ваших деятелей, усеянную подобными же курбетами и метаморфозами? Главное - попасть в струю…

«Зри в корень!»

А мой «Проект о введении единомыслия в России»? Какая-то «Единая Россия» у вас уже есть, осталось только претворить в жизнь мой проект. Доходили до меня слухи, что во всех бедах ваших и злоключениях выбранные вами правители винят исключительно прессу… Посему они норовят закрыть по возможности все непослушные газеты и телевизионные каналы (вот опять какие-то странные слова). Советую вашим начальникам перечитать поданный мной на Высочайшее имя проект. «Разве может быть собственное мнение у людей, не удостоенных доверием начальства?!» — спрашивал я тогда, озабоченный падением нравов. И сам же отвечал: нет, конечно. «Но как узнать мнение начальства… какого мнения надо держаться?» — задавал я второй вопрос.

Я резонно полагал, что «…необходимость, особенно в нашем пространном отечестве, установления единообразной точки зрения на все общественные потребности и мероприятия правительства» требует «учреждения такого повременного издания, которое бы давало руководительные взгляды на каждый предмет. Этот правительственный орган, будучи поддержан достаточным, полицейским и административным, содействием властей, был бы
для общественного мнения необходимою звездою, маяком, вехою. Пагубная наклонность человеческого разума обсуждать все происходящее на земном круге была бы обуздана и направлена к исключительному служению указанным целям и видам. Установилось бы одно господствующее мнение по всем событиям и вопросам…»

Я тогда же предложил свою кандидатуру на должность редактора, поскольку всегда готов «для пользы правительства пренебречь общественным мнением и уважением, вследствие твердого убеждения в их полной несостоятельности», и «готов жертвовать собою до последнего издыхания».

Я не успел исполнить своего высокого предназначения: как уже говорилось ранее, я неожиданно умер в результате внезапного «нервного удара». Но — «Зри в корень!» — классика не умирает…

Остаюсь с выражением глубочайшей преданности и почтения Козьма Прутков, директор Пробирной палатки и кавалер

P.S. Публикацию cего письма доверяю я дохтуру филологии Арлену Блюму, известному мне, как давний мой почитатель.

«ИМЯ СЛАВНОЕ ПРУТКОВА, ИМЯ ГРОМКОЕ КОЗЬМЫ!»

Козьма Прутков... Имя действительно славное и громкое. Имя нарицательное, а потому почти ушедшее в тлен. Почти несуществующее. Не то чтобы он совсем забыт, но он почти не существует как писатель. Как литературная фигура.

Между тем, например, отчаянный путешественник в Петушки Венедикт Ерофеев на вопрос о своих корнях ответил, что хотел бы быть где-то между Вольтером и Прутковым. Ну а кто все-таки важнее, кто на первом месте, спросили его. Конечно, Козьма Прутков!

Прутков — не коллективный псевдоним и даже не коллективное бессознательное. Козьма Прутков — миф и легенда. Основоположник, основатель. Вдохновитель и коллективный организатор культурного пространства.

Из стихов Лебядкина выросли обэриуты, из стихов и прозы Козьмы Пруткова выросли и они, и все остальные. И тонкий юмор, и тотальная ирония. И сарказм антиутопий, и пародия с большой буквы.

Забавно, но пародия как вспомогательный, как паразитический жанр порой живет дольше пародируемой литературы. В случае с Прутковым такое происходит почти всегда. То, что он осмеивал и пародировал, либо погибло совсем и безвозвратно, либо живет лишь в примечаниях, а сами пародии — вот они, дышат и хохочут.

Другое дело, что нарицательность, цитатность, разодранность на эпиграфы, конечно, губительна. Прутков слишком глубоко ушел в народ. Его цитируют как свое. Цитируют, не зная, что цитируют цвет русской литературы позапрошлого века.

Вообще мы слишком торопливы. Невнимательны и забывчивы. Так, остановимся на секунду: ах, Прутков... Действительно, ведь был когда-то Прутков. А теперь ему 200 лет. На 100 лет всего моложе города Питера.

Прутков чем-то похож на этот самый город — ведь он тоже культурная столица. Вторая столица. Неглавная столица. Беззаконная комета. Младший и, разумеется, незаконнорожденный сын.

Хорошо, если мы не пропустим славный юбилей Козьмы. Если остановимся, передохнем и перечитаем. 200 лет! Как будто другая планета тогда была. И жили на ней другие люди. Богатыри, не мы. И Козьма Прутков — первый среди них богатырь. Защитник угнетенной русской литературы, заступник за сирых и обездоленных, надежда и опора тех, кто не в мейнстриме.

Мы предлагаем вашему вниманию статью питерского исследователя. Статью даже не о Козьме Пруткове, а о возможном его прототипе. Еще один взгляд, еще одна версия.

И еще один повод вспомнить великого и могучего директора Пробирной палатки.

Графоман с претензией

11 апреля 1803 г. — одна из памятных дат в истории отечественной словесности: именно в этот день родился Козьма Прутков. Как известно, его восприемниками, или «опекунами», как они сами себя называли, были граф Алексей Константинович Толстой и два его кузена — Алексей и Владимир Михайловичи Жемчужниковы. К ним изредка примыкал еще один брат — Александр, который, служа в Тобольске, привлек к участию в создании очень смешной оперетты «Черепослов, сиречь Френолог» автора «Конька-Горбунка» П.П. Ершова. Козьма Прутков, под именем которого печатался разнообразный репертуар текстов: пьесы, афоризмы, пародии, различные «гисторические материалы» и т.п., — не совсем и не просто обычный «коллективный псевдоним». Здесь случай посложнее: он — цельная и законченная «литературная маска» самовлюбленного поэта и доморощенного философа, «графомана с претензией», автора лексикона прописных истин, которые пережили свое время и постоянно цитируются вот уже полтора века.

«Горло» вместо «глотки»

Излюбленной мишенью острот, эпиграмм и пародий была для создателей образа Козьмы Пруткова выспренняя, всегда стоявшая на романтических котурнах поэзия Владимира Бенедиктова, имевшая в 30 — 40-е годы XIX в. необычайный успех у публики. Компания веселых молодых людей придумала и биографию «директора Пробирной палатки», скончавшегося в 1863 г. на своем посту от «внезапного нервного удара». «Начал» же он свою литературную деятельность в 1850 г. с одноактной шутки «Фантазия» — забавной пародии на заполонившие тогда сцену модные водевили. Она даже однажды (8 января 1851 г.) была поставлена на сцене Александринского императорского театра. Щепетильный цензор заметил в ней «грубые места», заменив слово «глотка» — «горлом», «гадости» переменил на «глупости», «кобениться» — на «церемониться», а «девицу Непрочную» вообще вычеркнул из списка действующих лиц.

Разбросанные по различным журналам произведения, объединенные именем персонажа, собраны были «после кончины Пруткова» Владимиром Жемчужниковым, выпустившим в 1884 г. «Собрание сочинений» Козьмы Пруткова, украшенное знаменитым его «портретом».

«Разныя стихотворения Козьмы Тимошурина»

Эти сведения, в общем-то, хорошо известны, хотя в «пруткововедении», если можно так сказать, есть еще немало белых пятен. Так, в частности, историки литературы не пришли пока к единому мнению по поводу непосредственного происхождения имени Козьма Прутков. На этот счет высказывалось немало версий… В свое время, а было это ровно сорок лет назад, автору этих строк (еще в аспирантские годы) удалось более или менее случайно натолкнуться на чрезвычайно редкую небольшую книжицу под названием «Разныя стихотворения Козьмы Тимошурина», изданную в Калуге в 1848 г. Открывался сборничек стихотворением «К Музе». Вот оно (сохраняю особенности авторского стиля и орфографии):

Воззри на меня с Трона,
о Муза небесная,
Приласкай благосклонным
приветом!
Пред тобой я открыл мою
душу, чудесная:
Подари меня мыслью
поэта!
Благослови предприятия,
с Трона, прелестная!
Прийми мой сердечный тебе
фимиам…
Прийми первый труд мой,
поэтам известная,
Тебе — я труды и думы
отдам!..
Не отринь же меня от
эфирных объятий!..
О!.. если вниманье твое
получу:
Среди многотрудных
служебных занятий,
Минуты покоя — тебе
посвящу…
После трудов —
отдохновеньем,
Они отрадой будут мне —
Внемли же, Муза,
песнопеньям
Моим в полночной тишине!

Мне показалось тогда, что тезка Пруткова и есть сам Прутков: он смело и с чистой совестью мог бы под ним подписаться. Особенно поразительны чуть ли не текстуальные совпадения выделенной строфы с последними двумя строками стихотворения Козьмы Пруткова «Предсмертное», которое, как писали «публикаторы», «найдено недавно, при ревизии Пробирной палатки, в делах сей последней»:

Вот час последних сил
упадка
От органических
причин…
Прости, Пробирная
палатка,
Где я снискал высокий чин,
Но музы не отверг объятий
Среди мне вверенных
занятий.
«Давным-давно
не видел я
таких ужаснейших людей...»

Мой учитель, профессор Борис Яковлевич Бухштаб (1904 — 1985), которому я показал эту книжку, сослался на это совпадение во вступительной статье к подготовленному им «Полному собранию сочинений» Козьмы Пруткова (Большая серия «Библиотеки поэта». — М.—Л., 1965). Поблагодарив меня, он заметил там же: «В конце 1850-х — начале 1860-х гг. калужским губернатором был зять и близкий друг Жемчужниковых В.А. Арцимович. В эти годы и Алексей Жемчужников жил в Калуге. Невероятно, чтобы мимо семьи Жемчужниковых прошла курьезная книга калужского чиновника, столь близкого по духу своему недавно прославившемуся тезке. Не обязано ли Козьме Тимошурину и переименование Кузьмы Пруткова в Козьму?»

И другие стихи, включенные в сборник Тимошурина, очень напоминают Пруткова, но особенно «прутковщина» заметна в поэме «Самоубийца». Написана она с претензией на сатирическое высмеивание и обличение местных нравов. Фигурируют в ней две некие девицы, которым не дано «выйти замуж никогда»:

Они с невинностью своей
Найдут во гробе лишь
червей.
Для трупа истинных друзей!

Но главная мишень его сатиры — некий местный «мильонер», «мужчина самых средних лет» (!), который

Бывает часто злобно рад,
И тут-то настоящий ад
В душе преподлой
встрепенется
И чувства поползут как гад!
Давным-давно не видел я
Таких ужаснейших людей;
Душа пугается моя
Людей сих, точно как
зверей…

Страшный «мильонер»

«Мильонер» — настоящее исчадие ада: он постоянно нарушает пост, поставив своим «правилом жестоким употребление всего, что Богом нам воспрещено», «купается в неге золотой и закален в горне пороков», «собаку скверную ласкает, а нищим — жалко дать пятак». «Но Рок нагрянул на него»: его корабль терпит бедствие. Вот этот эпизод поразительно напоминает сцену кораблекрушения, изображенную в стихотворении Пруткова «Аквилон», не случайно имевшего подзаголовок «В память г. Бенедиктову»:

И страшный когда-то
ристатель морей
Победную выю смиренно
склоняет;
И с дикою силой свирепый
Борей
На жертву тщеславья
взирает.

Примерно в той же стилистике пишет и Тимошурин. «Мильонер» чудом спасается, но, вернувшись в свой город, видит свои догорающие дома. Пожар нарисован нашим автором чуть ли не апокалиптически, что также характерно для Бенедиктова:

И пламень лютый пожирал
Домы с великой быстротой,
И гром в раскатах обрывался
У бездны черной и пустой,
И ужас с грохотом сливался,
И колебался шар земной…

«Мильонер» решает покончить с собой. Сцена его самоубийства достигает также вселенского масштаба:

И несчастный жилец
Жажде жизни конец,
И схватил рукоятку
кинжала…
Он добыча червям, жертва
аду, зверям…
Посрамленье вселенной!..

Как и его тезка, Тимошурин склонен к морализаторству, так заканчивая свою поэму:

И так, о дети! К вам
взываю,
Ведите скромно жизнь свою!
НЕ раздражайте, умоляю,
Небес благого Судию!
Скорейшим ставлю вам
уроком
Жизнь Мильонера моего —
Он слезы исторгал потоком,
И — Рок за всех казнил его!
Страшитесь жизни
Мильонера,
На свете счастие — обман,
А удовольствия —
химера…
«Уж не пародия ли он?»

Легко убедиться, что все это «прутковщина» чистой воды. Очевидно, чтение этой калужской книжки доставило немало веселых минут создателям Козьмы Пруткова...

Но существовал ли в действительности калужский поэт Козьма Тимошурин? «Уж не пародия ли он?» Я просмотрел «Памятные книжки Калужской губернии», выходившие ежегодно с 1852 г., в которых печатались сведения обо всех губернских и уездных чиновниках вплоть до самых мелких, однако сведения о Козьме Тимошурине не обнаружились. Зато в разделе «Жиздринский уезд» встретилось упоминание о штаб-ротмистре, мировом посреднике Николае Лукиче Жемчужникове.

Не будучи все-таки полностью уверенным в том, что стихи Козьмы Тимошурина сочинены реально существовавшим лицом (уж очень они напоминали мистификацию a la Прутков), я попросил позднее Калужский областной архив выяснить, жил ли в Калуге в середине XIX в. чиновник с таким именем и такой фамилией. Ответ пришел спустя несколько лет, в 1989 г. Архивисты любезно сообщили мне, что «…сведения о Тимошурине встретились случайно при наведении другой справки». Среди бумаг губернской канцелярии они нашли «Отношение от калужского губернатора через Жиздринское полицейское управление жиздринскому мещанину Казьме Нефедову Тимашурину (так!) от 14 июля 1875 г.». В нем говорилось, в частности: «Поданное им заявление, при сем возвращаемое за неясным изложением в нем обстоятельств и как содержащее в себе неуместные выражения, оставлено без последствий». Архивисты скопировали два отрывка из совершенно бессмысленных стихотворных посланий Тимошурина губернатору, в которых он обличал какого-то «карлала», спрашивая его: «Ты шмель иль ужасный кошмар?» И в 1848 г., судя по стихам, вошедшим в первую и единственную книжку, Козьма Тимошурин не отличался особым… как бы это сказать… здравомыслием, но к старости (прошло 27 лет), видимо, поэта покинули даже его остатки. Но для нас интересно другое: оказывается, он жил в той же Жиздре, причем в одно и то же время, что и упоминавшийся выше Н. Л. Жемчужников. Фамилия редкая: не исключено, что он находился в каком-то родстве с братьями А. М. и В. М. Жемчужниковыми. Он, как и калужский губернатор В. А. Арцимович, мог познакомить их с книжкой местного чудака-графомана.

Итак: схожесть имен и стилистики, а также ряд биографических обстоятельств и совпадений позволяют сейчас сделать осторожный и предварительный вывод, что калужская книжка 1848 г. стала одним из импульсов и источников, вдохновивших на создание бессмертного образа Козьмы Пруткова, директора Пробирной палатки и кавалера…

Арлен Блюм

НОВОСТИ ВЕЧНОСТИ ЗА 2003 — 2009 ГОДЫ
Свежие новости быстро тухнут в куче таких же скороспелых.
Настоящую вечную сенсацию можно раскопать только лопатой археолога...