Между классическими Грациями с помпейской фрески 2 века до н. э. и
Грациями Рафаэпя более полутора тысяч лет. Самим же рафаэлевым Грациям
в 2005 году грядет 500-летний юбилей и, надо сказать, для такого солидного
возраста девушки не плохо сохранились и по-прежнему вызывают живой
интерес у мужчин с кистью в руке.
Стилистический диапазон запечатления грациозности в искусстве за последнее
столетие расширился больше, чем за предшествовавшие ему 2 тысячи
лет.
На одном его краю, возможно, последний
мастер классического толкования красоты, профессор Борис Казаков,
на другом — перывый классик неофициального искусства Борис Жутовский.
Его вдохновению хватило одной Грации — Майи Плисецкой,
но самой великой Грации одного холста
не хватило и для ее динамичной грациозности потребовался триптих.
Духовний исток Граций Анатолия Маслова — в исихазме — форме византийской
христианской мистики — отрешенном созерцание древних иконописцев.
Напротив, компьютер Чугунного Козьмы позволил применить текнику абстрактного
экспрессионизма к Трем классическим Грациям Помпеи. Возможно, так
они смотрелись бы, написанные Джексоном Поллоком, родись он раньше на
2 тысячи лет.
Тогда Три Грации Рафаэля, Возрождавшего какого-нибудь помпейского Малевича,
выглядели бы примерно так.
Ведущая актриса «Маски-шоу» и солистка мюзикла «Метро» Эвелина Бледанс
как-то пошутила, что на вступительных экзаменах в театральный
институт ей задали лишь один вопрос: — Как фамилия?
После чего взяли за одну фамилию...
Этот художник здесь не только за одно имя,
а имя его — Рафаэль, но и потому, что у него есть кисть Рафаэля. И то,
что кисть Рафаэля сейчас в Петербурге, как и сам Рафаэль, — неплохая
новость для ценителей
современного искусства.
36 | 37 | 38 | 39 | 40
|
ГЛАВНЫЙ ХУДОЖНИК КОЗЬМЫ ПРУТКОВА
Почему же великий русский мыслитель додумался взвесить на историческом
безмене вместе с мечом величайшего полководца древности именно кисть Рафаэля?
Ответ ясен, как свет исходящий с полотен мастера, хотя и неоднозначен.
Во-первых, Рафаэль был близок Пруткову, будучи также великим подражателем.
Подобно тому, как знаменитый пародист объединил в своих творениях
личности поэтов и мыслителей разных эпох, в картинах мастера Ренессанса
слились новации многих художников и школ. Подражая своему первому после
отца маститому наставнику Перуджино, Рафаэль достиг такого сходства в
копиях, что невозможно было различить работы ученика и учителя. Казалось,
идеал достигнут. Но не для Рафаэля. В поездках во Флоренцию — родину
Возрождения — герои его картин впитали научную основу сложной композиционной
динамики движения и анатомических изысканий великого Леонардо да
Винчи. Но совершенству нет предела, в Риме стиль Рафаэля, увидевшего
мощную роспись Сикстинской капелы Микеланджело, обрел монументальность
и величие. Подражание оригиналу в портрете и сходство с ним стало
столь живым, что вошло в легенду: перед его портретами римского папы народ
трепетал, как перед самим папой. Как патрон археологов он не по наслышке
знал образцы древнего искусства и подобно Козьме Пруткову создавал подражения
древнеримским и эллинским творениям. Классическая тема трех Граций,
возрожденная Боттичелли и им, и другие образцы совершенного мастерства
Рафаэля в свою очередь стали примером изучения и подражания художниками
новых поколений от Рубенса и Кановы до классиков современного искусства,
представленных в этой галерее.
Не менее важная причина весомости кисти Рафаэля в глазах Пруткова состоит
в ее неутомиой страсти к писанию — подобно перу самого Козьмы — образов
значимых философов и поэтов. Кого же высветила из тьмы веков кисть гения
его волшебными красками? Это спорящие Аристотель и Платон с книгой, нищий
Диоген с миской и слепой Гомер с закинутой головой. Да, эти свидетельства
очевидца оживления Афинской школы другого классика Ренессанса Джоррджо
Вазари, жизнеписателя мастеров своего цеха, и поныне хранят нетленные
фрески Ватиканского дворца: «Диоген со своей миской, возлежащий на ступенях,
фигура — очень обдуманная в своей отрешенности и достойная похвалы за красоту
и за столь подходящую для нее одежду. Есть там также Аристотель
и Платон, из которых один держит в руках Тимея, а другой — Этику,
а вокруг них собралась целая школа философов». Любопытен метод одухотворения
дворцовой стены: попавший в эту компанию математик Архимед, изобретатель
рычага и подъемной силы, живший и творивший почти за 2 тысячи лет
до Рафаэля писан им с натуры! Как это возможно? Очень просто: натурщиком
в образе этого великого механика и геометра стал также великий творец,
архитектор собора св. Петра Браманте, позировавший со своим циркулем.
Все по-прутковски: помнишь, читатель, мило встретившихся в Гисторических
анекдотах аббата Сугерия, творца готического искусства в 12 столетии,
и создателя общественного права 6 веков спустя Ивана Якоба Руссо, — для
настоящего искусства нет временных рамок. Как нет и пространственных:
в «Афинскую школу» Рафаэля зачислены и Пифогор Самосский, и Зороастр с
небесной сферой в руках, ибо замечено еще Козьмой Прутковым: «Земной шар,
обращающийся в беспредельном пространстве, служит пьедесталом для всего,
на нем обретающегося».
Увидя оживающие картины Рафаэля, папа Юлий II распорядился сбить со стен
труды старых и новых художников, лишенных перспективы, чтобы дать место
шедеврам нового любимца муз и не зря. В освободившемся стенном пространстве
поселились Философия, Астрология, Геометрия и Поэзия. Облик первой витает
воссевшим на троне царицы природы, поддерживаемом многогрудой богиней
Кибелой с числом сосков, скопированным у древней Дианы, и превосходящим
количество таковых у трех Граций скопом. На освободившуюся от Граций
площадь прописались все девять муз во главе с Аполлоном, поселившись на фреске
«Парнас», где распевающего без фонограммы свои стихин Гомера слушают Овидий,
Вергилий, Энний, Тибулл, Катулл, Проперций, «ученая Сафо, и божественный
Данте, и любезный Петрарка, и влюбленный Боккаччо, все — как живые». Рядом
в тондо — Поэзия, увенчанная лаврами, в одной руке держит книгу, а в другой
— древний музыкальный инструмент. Читатель, ты давно догадался, что инструмент
этот — лира. Именно она, металлострунная, перенеслась из неавторизованной
руки Поэзии на портрет Козьмы Петровича Пруткова, а очугуневший лавровый
лист аллегорического образа пророс в шевелюре мудрой головы Чугунного
Козьмы.
Другая стена, разверстая небесами с небожителями, под божественными ликами
несет толпу святых с евангелистами, отцами церкви, философами и теологами
Домиником, Франциском, Фомой Аквинским, Бонавентурой, Дунсом Скотом, Савонаролой
и примкнувшим к ним всесущим Данте. В тондо над историей, где святые
отцы учреждают мессу, изображена фигура Богословия в окружении книг и,
возмочно, в честь будущего знаменитого законопроектировцика, директора
Пробирной палатки К. П. Пруткова написано Правосудие с весами и мечом,
возможно, помянутого Прутковым великого полководца. Не мудрено, что
папские милости осыпали когда-то провинциального художника Рафаэля, родившегося,
как и Прутков в провинции, но в другой. Вслед за должностью главного художника
апостольского престола Рафаэль после смерти своего земляка Браманте получил
ключи главного архитектора строящейся обители Бога на Земле и чин Комиссара
по древностям и раскопкам. По нынешним понятиям, к 32 годам он совмещал
должности министров недр, строительства, информации, культуры и президента
Академии художеств. И только смерть помешала ему надеть обещанную ему
Римским папой шапку кардинала. Эта шапка сейчас сравнима с шапкой губернатора
или члена Совета Федерации, хотя и не такая теплая. В должностном
ранге Рафаэль даже превосходил также не мелкую фигуру действительного
статского советника Пруткова, равную чину крупной фигуры генерал-майора.
И, наконец, последний довод в пользу правильности аналитического метода
мыслителя Козьмы Пруткова. Как известно, великий полководец Александр
Великий, он же царь Александр Македонский, ученик философа Аристотеля,
прославил не только свой меч, но и свою голову, способствовавшую
его мечу развязке Гордиевого узла в мировых проблемах. Успех его политики
во многом связан с развитием в культуре. В освобожденном им от персов
Акрополе возникла первая в мире картинная галерея. Он был другом и вдохновителем
величайшего живописца древности Апеллеса, изобразившего конного полководца
с молнией в руке, был гостеприимным хозяином 111, 112, 113 и 114 Олимпийских
игр древности и спонсором возрождения театра Дионисия. В его век классика
эллады, увенченная статуями Праксителя достигла своей вершины, став колыбелью
европейского искусства, в первую очередь древнеримского, и во многом
благодаря этому великому воину Рафаэлю и другим мастерам Возрождения было,
что возрождать. Влияние на него первого космополита, философа Диогена
обеспечило успех его дипломатии и справедливой политики в присоединенных
к его мировой державе землях, где он пользовался огромным уважением у
далеких предков нынешних арабских террористов. Вес деяний государственного
и политического лидера может сравняться со значимостью творца ключевых
символов истории цивилизации, если они ведут к ее рацвету. 
Вернувшись теперь к Плодам раздумий Козьмы Пруткова, читатель, ты можешь
по-новому осознать правоту его нетленной мысли: «На беспристрастном
безмене истории кисть Рафаэля имеет одинаковый вес с мечом Александра
Македонского».
10.8.2004
Писарь Сергий, главный художник Чугунного Козьмы
На
рафаэлеву мадонну и чудесные свойствах кисти Рафаэля еще до Пруткова
обращал свою мысль солидарный с ним Пушкин
|
